УТОПИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ (от греч. ou – не, нет и topos – место, т.е. место, которого нет; иное объяснение: eu – благо и topos – место, т.е. благословенное место) – литературно-художественное произведение, содержащее картину идеального общества, населенного абсолютно счастливыми людьми, живущими в условиях совершенного государственного устройства.

Утопическое сознание в широком смысле слова свойственно всякому обществу, в котором существуют развитые противоречия. Суть его состоит в мысленном «снятии» этих противоречий, в представлении о том, как должно выглядеть общество, жизнь в идеале.

В традиционном обществе утопия носила ретроспективный характер: идеальное состояние относилось ко «временам предков»; существовали легенды о счастливых странах (например, «Страна Гипербореев» у древних греков, «Беловодье» и «Опоньское царство» русских сказаний).

В Новое время на эти представления наложились интеллектуальная, философская традиции конструирования «идеального строя», идущие от Платона (Государство ).

Однако философская утопия оставалась лишь родом интеллектуальной игры. Кризис традиционного общества и модернизация, с одной стороны, повлекли реальное преобразование общества на рациональных началах, с другой – обострение всяческих противоречий. Эта ситуация оказалась чрезвычайно благоприятной для возникновения феномена массового утопического сознания. Утопист уже не мечтал о наилучшем строе как о недосягаемом идеале, а твердо знал и верил, что жизнь должна быть – и обязательно будет – перестроена на определенных принципах.

Осуществление утопии превращалось в вопрос воли. Естественно, что в социальном отношении утопическое сознание свойственно прежде всего низам общества, более всего страдающим от существующих противоречий.

Одной из первых попыток реализации утопии можно считать якобинскую диктатуру; она впервые выразила претензию разрушить старый мир до основания и воздвигнуть новый.

Новая, гораздо более решительная попытка построения утопического общества была предпринята в 20 в. социалистами и фашистами (в особенности двумя крайними проявлениями этих идеологий – коммунистами и нацистами).

«Осуществление» всеобщего счастья на Земле убило мечту: Город Солнца обернулся концлагерем. В новых условиях даже книги, составлявшие классику утопического жанра и приводившие в восхищение многие поколения (Платон, Т.Мор , Т.Кампанелла) стали восприниматься как описания жуткого механизма подавления личности.

В современной литературе утопия рассматривается среди жанров научной фантастики. В утопиях конструируется некая «вторая действительность», которая противопоставляется окружающей реальности и содержит острую критику современности. Расцвет утопической литературы совпадает с полосами острых культурных кризисов и кардинальных перемен в жизни общества. Своими корнями утопическая литература уходит в архаические мифы о посещении подземного царства и в жанр народной сказки, в образно-композиционной системе которой важное место зачастую занимают некие блаженные волшебные страны, где добро окончательно побеждает зло, текут «молочные реки с кисельными берегами» и т.д. В процессе исторического развития в литературе выработался ряд устойчивых сюжетных ходов, обеспечивающих перемещение героя из обыденного мира в фантастическую реальность утопии: сны, видения, путешествия в неведомые дальние страны либо на другие планеты и т.п. Мир утопии располагается, как правило, вне привычных времени и пространства. Он помещается либо в странах на другом конце Земли (порой за ее пределами), недоступных простым смертным, и «случайно», «фантастическим образом» открывается стороннему гостю, либо переносится в «прекрасное будущее», воплотившее в жизнь светлые чаяния современного человечества.

Принцип контраста настоящего и будущего в утопиях часто реализуется через диалог между сторонним визитером, которого все вокруг приводит в изумление, и его «чичероне», то есть проводником по новому миру, объясняющим чужестранцу устройство идеального общества.

У истоков утопии стоит Платонкак автор диалогов Государство , Политик , Тимей , Критий . Важную роль в формировании утопического мировоззрения в Европе сыграли раннехристианские хилиастские ереси – учения о грядущем тысячелетнем Царстве Божием на земле. Наиболее ярко хилиазм воплотился в философии истории итальянского монаха-богослова XII в. Иоахима Флорского, предсказывавшего скорое наступление эпохи Третьего Завета – Завета Святого Духа, когда на земле наконец водворится Христова правда и материальная жизнь облечется в идеальные формы.

Концепция Иоахима Флорского оказала влияние на идеалистические представления о будущем в позднем средневековье и в эпоху Возрождения. Испытал его и английский священник Томас Мор, автор сочинения, названию которого обязан своим существованием сам термин «утопия» – Золотой книги, столь же полезной, как забавной, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии (1516).

Благодаря Т.Мору в западноевропейской литературе 16–17 вв. окончательно складывается жанровая структура утопии и ее основной тематический принцип – подробное описание регулируемой общественной жизни. Линия Т.Мора была продолжена книгой итальянского утописта Т.Кампанеллы Город солнца (1623). Здесь автор предлагает читателю рассказ мореплавателя об идеальной общине, живущей без частной собственности и семьи, где государство поддерживает развитие наук и образования, обеспечивает воспитание детей и следит за общеобязательным 4-часовым рабочим днем. В 1614–1627 английский философ Ф.Бэкон пишет книгу Новая Атлантида – о вымышленной стране Бенсалем, которой руководит некий «Соломонов дом», объединяющий собрание мудрецов и поддерживающий культ научно-технической и предпринимательской активности. В книге Бэкона выражается исторический оптимизм зарождающихся буржуа и впервые возникают мотивы научно-технического прогресса, с которыми в последующих утопиях почти неизменно будут связаны идеалистические грезы о «прекрасном будущем».

В книге 1657 Иной свет, или Государства и империи Луны С.Сирано де Бержерак предпринимает попытку дать утопическую трактовку библейского сюжета и тем самым обнажает религиозные корни жанра – здесь повествуется о путешествии в утопическое государство на Луне, где продолжают жить Енох, пророк Илия, ветхозаветные патриархи и проч.

В 18 в., в эпоху Просвещения с ее господствующим культом всеобъемлющего разума утопические проекты осознаются как вполне серьезные и реальные модели устройства будущего общества. По этой причине они в основном выражаются не в художественной форме, а в жанре публицистических трактатов (Ж.-Ж.Руссо, У.Годвин и др.). Среди немногих исключений Кодекс природы (1755) Морелли и роман Л.Мерсье 2440-й год , положивший начало жанровому подтипу утопических книг о состоянии общества в определенный, четко датированный момент отдаленного будущего.

В первой половине 19 в. в Европе быстро распространяются идеи утопического социализма (Р.Оуэн, Ш.Фурье, Сен-Симон). В основном они по-прежнему выражаются в сочинениях философско-публицистических, однако в художественной литературе романтизма могут возникать отдельные картинки «светлого будущего» (Королева Маб , Освобожденный Прометей П.Б.Шелли , Остров Дж.Байрона , Грех господина Антуана Ж.Санд , Отверженные В.Гюго , Марди Г.Мелвилла и др.). Одна из классических утопий середины 19 в. – Путешествие в Икарию (1840) Э.Кабе, оказавшая влияние на Ж.Верна (Таинственный остров , 1875). В целом утопическое сознание 19 в. продолжает традиции поверхностного гуманизма эпохи Просвещения. Ему так же свойствен очевидный антиисторизм, склонность к созданию универсальных схем для решения любых социальных вопросов, представление общества будущего в застывшей форме, неспособность принимать в расчет иррациональную, не поддающуюся регламентации природу человека.

На рубеже 19–20 вв. общий кризис общественных институтов Европы, осознание скорого конца «старого мира», ощущение приближающейся мировой войны и революционного взрыва приводят к появлению многочисленных утопий и теоретическому осмыслению этого литературного феномена (критические труды А.Фогта, Е.Кирхенгейма, А.Свентоховского, статья Леси Украинки Утопия в беллетристическом смысле , 1906, и др.). Зачастую утопии пытаются уловить социальные контуры «нового мира», наступление которого «совсем не за горами». Некоторые художественные утопии – например, Взгляд назад (1888), Э.Беллами – были восприняты как призыв к действию, как практические рекомендации по реальному осуществлению идеала. В полемику с Э.Беллами вступил У.Моррис, который в романе Вести неоткуда (1891) свой проект коммунистической утопии сориентировал на образец христианского средневековья. Утопические искания Э.Золя выражены в цикле романов Четыре Евангелия (1899–1903). В 1905 А.Франс выписывает очередную социалистическую утопию в романе На белом камне. В 1908 появляется первая утопическая драма – Зори Э.Верхарна.

В западной литературе 20 столетия утопия все более приобретает «технический» уклон. С середины прошлого века социальные иллюзии постепенно падают в цене и одновременно нарастает внимание к техногенным факторам развития цивилизации. Это приводит к тому, что в центре утопий оказывается не столько политическая организация будущего общества, сколько прогнозирование научных достижений и – главное – их социальных и психологических последствий (у А.Азимова, С.Лема и др.).

Первые русские утопии (Сон. Счастливое общество А.П.Сумарокова, 1759, Путешествие в землю Офирскую М.М.Щербатова, 1783–1784, 3448 год. Рукопись Мартына Задека А.Ф.Вельтмана, 1833, 4338 год. Петербургские письма В.Ф.Одоевского, 1840) рисуют общественный идеал осуществленным в рамках просвещенной монархии. В русской литературе 19 в. появляются не имеющие аналогов на Западе картины «светлого будущего», связанные с народной мечтой о «мужицком рае» (у Л.Н.Толстого , Н.Н.Златовратского). В 1860–1880-е годы народническая идеология находит художественное выражение в утопических зарисовках С.М.Степняка-Кравчинского , Г.И.Успенского, П.В.Засодимского и др. Н.Г.Чернышевский в «снах» Веры Павловны из романа Что делать? (1863) дал характерные для революционных демократов художественные описания жизни в будущем коммунистическом обществе, которые можно считать малоубедительными, интеллектуально и эстетически несостоятельными.

В начале 20 в. в России растет интерес к научной фантастике и социальным прогнозам. В литературе появляется целый ряд художественных утопий: Через полвека (1902) С.Ф.Шарапова, Республика Южного Креста В.Я.Брюсова , Красная звезда (1908) и Инженер Мэнни (1911) А.А.Богданова. В первом из своих романов А.А.Богданов рисует коммунистический уклад на Марсе. Такой поворот темы очень характерен для представителя революционной интеллигенции начала 20 в., зараженной крайним радикализмом и устремленной к скорейшему переустройству мироздания в космических масштабах.

Революция 1917 дала новый толчок развитию фантастической и утопической литературы, благодаря чему появляются Инония (1918) С.А.Есенина , Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии (1920) А.В.Чаянова, Грядущий мир Я.М.Окунева, Дорога на океан (1935) Л.М.Леонова и др. Наиболее заметной утопией литературной эмиграции первой волны стала книга За Чертополохом (1922) П.Н.Краснова, в которой предсказывается постепенное превращение изолированной от остального мира России в экзотическую лубочную монархию.

Далее развитие утопии как жанра в русской литературе прерывается вплоть до 1956, когда выходит в свет Туманность Андромеды И.А.Ефремова . Этот перерыв связан с тем, что функции художественной утопии перешли к официозной литературе социалистического реализма, которая воспроизводила черты не существующего, умозрительно конструируемого общества, рисовала его таким, каким оно должно быть.

Своеобразная разновидность и одновременно зеркальное отражение жанра утопии – антиутопия (от греч. anti – против, utopia – утопия). Антиутопия представляет собой пародию на утопические художественные произведения либо на утопическую идею. Подобно сатире, антиутопия может воплощаться в самых различных жанрах: романе, поэме, пьесе, рассказе.

Если утописты предлагали человечеству рецепт спасения от всех социальных и нравственных бед, то антиутописты призывают читателя разобраться, как расплачивается простой обыватель за всеобщее счастье. Жанр антиутопии расцвел в 20 в., когда на волне революций, мировых войн и прочих исторических изломов утопические идеи начали воплощаться в жизнь. Первой страной «реализованной» утопии стала большевистская Россия, и потому антиутопические импульсы особенно свойственны именно русской литературе. Первый русский роман-антиутопия – Мы (1920, опубликован в 1924 в Англии) Е.Замятина , за которым последовали Ленинград (1920) М.Козырева, Чевенгур (1926–1929) и Котлован (1929–1930) А.Платонова. Замятин в своем романе описал Единое Государство, которое еще не было построено и лишь намечалось в коммунарских проектах. В Едином Государстве у каждого есть работа и квартира, люди не должны думать о завтрашнем дне, развивается государственное искусство, из репродукторов льется государственная музыка, люди слушают стихи государственных поэтов, дети, как на подбор, здоровые и стройные (другим государство отказывает в праве на жизнь), учатся, впитывают в себя азы государственной идеологии и истории. Замятин увидел главное, что несет с собой Единое Государство: абсолютное подавление личности, всепроникающую слежку, прозрачные (у Замятина – в буквальном смысле) стены домов, всеобщее поклонение Благодетелю-государю, и, в конце концов, фантастическую операцию по разделению души и тела у каждого из граждан-»нумеров». Конфликт в антиутопических произведениях связан с восстанием героя против власти. Эксцентричность, «странность» многих героев антиутопий проявляется в их творческом порыве, в стремлении овладеть даром, не подвластным тотальному контролю. Обычно острота конфликта зависит только от поведения героя, от степени его сопротивления.

Структурный стержень антиутопии – антикарнавал. Мир антиутопий – пародия на свободную стихию народной смеховой культуры, пародия на карнавал. Если в основе обычного карнавала, описанного в литературоведении 20 в. М.М.Бахтиным , лежит т.н. амбивалентный, двойственный, отрицающе-утверждающий смех, то сущность тоталитарного псевдокарнавала – абсолютный страх. Но страх этот тоже можно назвать амбивалентным: он всегда сопровождается благоговением к власти и восхищением ею. Если в обычном карнавале отменяются любые социальные перегородки, рушится вся общественная иерархия, смех полностью уравнивает в правах «верхи» и «низы», то в псевдокарнавале дистанция между людьми на разных ступенях социальной лестницы – неотменяемая норма. В карнавале все над всеми смеются – в псевдокарнавале все за всеми следят, все друг друга боятся

Опыт построения нового общества в СССР и в Германии безжалостно высмеян в классических англоязычных антиутопиях Прекрасный новый мир (1932) О.Хаксли , Звероферма (1945) и 1984 год (1949) Дж.Оруэлла . В этих произведениях, наряду с неприятием коммунистической – и всякой иной – тирании, выражено общее чувство смятения перед возможностями бездушной технократической цивилизации.

Появлению классической антиутопии предшествовали романы-предупреждения, авторы которых стремились показать, какие плоды в ближайшем будущем могут принести тревожные явления современности: Грядущая раса (1871) Э.Булвер-Литтона, Колонна Цезаря (1890) И.Донелли, Железная пята (1907) Дж.Лондона .

В 1930-е появляется целый ряд антиутопий и романов-предупреждений гротескно-сатирического характера, указывающих на фашистскую угрозу: Самодержавие мистера Паргема (1930) Г.Уэллса, У нас это невозможно (1935) С.Льюиса, Война с саламандрами (1936)К.Чапека и др..

В русской литературе 1980–1990-х годов сформировались несколько разновидностей жанра антиутопии: сатирическая антиутопия (Николай Николаевич и Маскировка , обе – 1980, Ю.Алешковского, Кролики и удавы , 1982, Ф.Искандера , Москва 2042 , 1986, В.Войновича), детективная антиутопия (Французская Советская Социалистическая Республика , 1987, А.Гладилина, Завтра в России , 1989, Э.Тополя), антиутопия-»катастрофа» (Лаз , 1991, В. Маканина, Пирамида , 1994, Л. Леонова) и др.

Вадим Полонский

«Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия » или просто «Утопия » (лат. Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia ) - книга Томаса Мора (1516), название которой стало нарицательным для всего жанра .

Написана на латинском языке.

Работа над книгой

Мор начал работать над книгой во время посольства во Фландрию в мае г. Первое издание (лёвенское) подготовил друг автора, Эразм Роттердамский , в 1516 году . Интерес к книге был поводом для перепечатки первого издания в Париже в 1517 году у книгопродавца Жиль де-Гурмон (Gilles de Gourmont).

По причине множества опечаток и ошибок в латинском языке в двух первых изданиях Эразм обратился в Базель к типографу Фробену, который также являлся издателем его собственных сочинений. Причины языковых ошибок в первом издании остаются неизвестными: сам Мор в совершенстве владел латинским языком. Таким образом, в 1518 году (в марте и ноябре) появились два новых исправленных издания.

Поскольку Мор не принимал участия в издательстве первых изданий, из писем Эразма к Мору можно заключить, что Эразм предложил ему пересмотреть сочинение и прислать исправленный вариант.

Первое лондонское издание вышло в свет через 16 лет после казни Мора, в г. К тому времени книга уже была переведена на немецкий (), французский () итальянский (), а позже и на голландский (). В связи с этим, на протяжении долгого времени «Утопия» была более известна на континенте, чем на родине Мора.

Первые русские переводы относятся к концу XVIII века и были осуществлены по французскому переводу Томаса Руссо, архивиста клуба якобинцев. Полное заглавия двух первых изданий:

Литературные источники «Утопии» - сочинения Платона («Государство », «Критий », «Тимей »), романы-путешествия XVI века (в частности, «Четыре плавания» Америго Веспуччи) и до некоторой степени произведения Чосера , Ленгленда и политические баллады. Из «Плаваний» Веспуччи он взял завязку «Утопии» (встреча с Гитлодеем, его приключения).

«Утопия» делится на две части, мало похожих по содержанию, но логически неотделимых друг от друга. Первая часть произведения Мора - литературно-политический памфлет ; здесь наиболее сильный момент - критика современных ему общественно-политических порядков: он бичует «кровавое » законодательство о рабочих, выступает против смертной казни и страстно нападает на королевский деспотизм и политику войн, остро высмеивает разврат духовенства . Но особенно резко нападает Мор на огораживания общинных земель, разорявшие крестьянство: «Овцы, - писал он, - поели людей». В первой части «Утопии» дана не только критика существующих порядков, но и программа реформ, напоминающая более ранние, умеренные проекты Мора; эта часть очевидно служила ширмой для второй, где он высказал в форме фантастической повести свои сокровенные мысли.

Во второй части снова сказываются гуманистические тенденции Мора. Во главе государства Мор ставил «мудрого» монарха, допуская для чёрных работ рабов , ставших таковыми за преступления, но все же находящихся на сносном положении; он много говорит о греческой философии , в частности о Платоне, сами герои «Утопии» - горячие приверженцы гуманизма . Труд является обязательным в «Утопии » для всех, причём земледелием занимаются поочерёдно все граждане до определённого возраста, сельское хозяйство ведётся артельно, но зато городское производство построено на семейно-ремесленном принципе - влияние недостаточно развитых экономических отношений в эпоху Мора. В «Утопии» господствует ручной труд, хотя он и продолжается только 6 часов в день и не изнурителен. Мор ничего не говорит о развитии техники. В связи с характером производства обмен в государстве Мора отсутствует, нет также и денег, они существуют только для торговых сношений с другими странами, причём торговля является государственной монополией. Распределение продуктов в «Утопии» ведётся по потребностям, без каких-либо твёрдых ограничений. Государственный строй утопийцев, несмотря на наличие короля - полная демократия : все должности - выборные и могут быть заняты всеми, но, как и подобает гуманисту, Мор предоставляет интеллигенции руководящую роль. Женщины пользуются полным равноправием. Школа чужда схоластике , она построена на соединении теории и производственной практики.

Ко всем религиям в «Утопии» отношение терпимое , и запрещён только атеизм , за приверженность которому лишали права гражданства . В отношении к религии Мор занимает промежуточное положение между людьми религиозного и рационалистического миросозерцания, но в вопросах общества и государства он - чистый рационалист. Признавая, что существующее общество неразумно, Мор вместе с тем заявляет, что оно - заговор богатых против всех членов общества.

Политические взгляды

• Основная причина всех пороков и бедствий - это частная собственность и обусловленные ею противоречия интересов личности и общества, богатых и бедных, роскоши и нищеты. Частная собственность и деньги порождают преступления, которые нельзя остановить никакими законами и санкциями.
• Утопия (идеальная страна) - своеобразная федерация из 54 городов.
• Устройство и управление каждого из городов одинаковы. В городе 6000 семей; в семье - от 10 до 16 взрослых. Каждая семья занимается определенным ремеслом (разрешен переход из одной семьи в другую). Для работы в прилегающей к городу сельской местности образуются «деревенские семьи» (от 40 взрослых), в которых житель города обязан проработать не менее двух лет.
• Должностные лица в Утопии выборные. Каждые 30 семей избирают на год филарха (сифогранта); во главе 10 филархов стоит протофиларх (транибор). Протофилархи избираются из числа ученых. Они образуют городской сенат, возглавляемый князем. Князь (адем) избирается филархами города из кандидатов, предложенных народом. Должность князя несменяема, если он не заподозрен в стремлении к тирании. Наиболее важные дела города решают народные собрания; они же избирают большую часть должностных лиц и заслушивают их отчеты.
• В Утопии нет частной собственности и, следовательно, споры между утопийцами редки и преступления немногочисленны; поэтому утопийцы не нуждаются в обширном и сложном законодательстве.
• Утопийцы сильно гнушаются войною, как деянием поистине зверским. Не желая, однако, обнаружить, в случае необходимости, свою неспособность к ней, они постоянно упражняются в военных науках. Обычно для войны используются наёмники.
• Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой-либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны питаться от неё.

Истории обитателей Латинского квартала начала ХХ века, той самой «парижской школы», дают нам ещё одно определение Ренессансу – «потерянное поколение». И вот почему

На пороге Первой мировой войны в Париже сложилась исключительная интеллектуальная атмосфера: мастера искусств и просто околотворческая богема спешили в Париж, чтобы напитаться особым воздухом, поучаствовать в особенной жизни, а как определить эту жизнь, не знал никто.

Вот Эренбург попытался в мемуарах «Люди, годы, жизнь», и у него не получилось – описано живо, частные примеры крайне занимательны, но никакого объяснения, что же там было такое особенное в этом Париже, из книги не проистекает. Вот и Хемингуэй попытался в «Празднике, который всегда с тобой», он написал целую книгу о Париже тех лет; получилась щемящая повесть о любви писателя к своей первой жене и к ушедшей молодости, о той неуловимой искренности, что могла расцвести только в Париже тех лет, а почему только в Париже – осталось непонятно. Вот и Оруэлл написал книгу «Фунты лиха в Париже и Лондоне», вот и Генри Миллер написал книгу «Чёрная весна», вот и Гертруда Стайн написала своего рода мемуары – нет числа воспоминаниям участников страннейшей европейской фиесты. Это ведь была фиеста, беспечный праздник посреди предвоенной Европы.

Помните роман Хемингуэя «Фиеста» – он же не про путешествие в Памплону, роман – про странный карнавал посреди предвоенной Европы, вот откуда произошёл «праздник, который всегда с тобой», из того самого ощущения вечной фиесты.

Существует определение, данное Бобом Фоссом Берлину времён Веймарской республики, – он назвал прусскую столицу словом «кабаре»: мол, они плясали и развлекались, тратили бесценные силы и уходящее время, а опасность их подстерегала и прихлопнула это безответственное веселье. Определение «фиеста» сродни термину «кабаре», но есть и разница. Значение слова «фиеста» Хемингуэй, знаток корриды, хорошо чувствовал. Фиеста – это праздник, сопровождающий корриду, оттеняющий бешеным весельем смертельный поединок с варварством.

Если исходить из термина «фиеста» и определения «праздник, который всегда с тобой», то понимание феноменологии Латинского квартала начала прошлого века проясняется, но пока ещё крайне слабо. Фиеста, карнавал, пир во время чумы – аналогий много. Среди прочих приходит на ум брейгелевская картина «Битва Карнавала и Поста» – Брейгель часто использовал метафору поста (понятого во всей ханжеской ипостаси последнего) как метафору глобального насилия общества над человеком; всплывает и сюжет возрожденческого сочинения Боккаччо «Декамерон», герои которого ведут фривольные беседы в поместье, отгороженном всего лишь садом и стенами от чумного города; не так ли ощущали себя веселящиеся в Ротонде перед мировой войной?

Написано много томов, а внятного объяснения никто не дал: что их объединяло – они и впрямь сидели в кафе, балагурили и пили дешёвое вино, иногда рисовали, иногда сочиняли стихи – сущие персонажи Боккаччо; неужели пирующих объединяло лишь веселье? Помните эти душераздирающие картины Паскина или Пикассо, да и ещё и Ван Гог с Лотреком предвосхитили тему – бедняки, сидящие за стаканом абсента? Они бедны, и перспектив у них – никаких; но вот сейчас и здесь они свободны. Главное ведь не в стихах и не в картинах, главное не в успехе завтрашнего дня, это уже давно им, отверженным, понятно; главное – в общности людей, в свободном образе жизни.

Пабло Пикассо и Макс Жакоб (в центре) у входа в "Ротонду". Париж 1910 год

Счастливцы, избравшие высокую нужду (по аналогии с «высоким досугом» Аристотеля) в качестве жизненного кредо, не ходят на службу, они не рабы рынка, они не зависят от мнения музеев и знатоков. Они живут в обнимку с искусством не потому, что им платят деньги, и не потому, что «участвуют в культурном процессе». Нет-нет, они в строительстве культурной программы общества не участвуют!

Вокруг них за стенами кафе клубится мир с проектами, планами, программами – фашисты, большевики и прочие заговорщики хотят переиначить культуру, сбросить авторитетов с корабля современности – а для выпивох в Ротонде такой вопрос не стоит; для них попросту нет авторитетов, они чувствуют себя в мировой культуре как в собственной мансарде, им никого сбрасывать с корабля современности не требуется. «Сутин – это новый Рембрандт», – так постановил Модильяни, и на территории Ротонды считается именно так. Классику никто из них не отменял, напротив, Рембрандта чтили, просто в комнату классика подселили Сутина.

Сравните лёгкую ношу бедняка – вершителя мировой судьбы с тяжкими программами ВХУТЕМАСа и Баухауса, с манифестами футуристов и троцкистов, с директивами партий.

Про свободу отверженных вершителей мировой истории сложены легенды и сняты фильмы, но чем дальше мы отодвинуты от них во времени (прошло больше ста лет), тем непонятнее, о чем именно сложена легенда. Свободы творчества, подкреплённой бедностью и пьянством, хватало и у анархистов кафе «Вольтер», да и у троцкистов, и у коллег из Баухауса. И то была весьма подробно аргументированная свобода, в том числе от наследия культуры! Отличие между функциональной свободой Баухауса/ ВХУТЕМАСа и абсолютно нефункциональной свободой Латинского квартала есть, но определение этого отличия ускользает.

В Париж именно стремились за новым и необычайным, бросая Берлин и Москву, – так некогда стремились во Флоренцию Лоренцо Медичи, чтобы прикоснуться к будоражащей кровь среде постоянного созидания. Но это же странно: ведь деклараций о намерениях созидать новое в предреволюционной Москве и веймарском Берлине (да и в довоенном Берлине) было, пожалуй что, и побольше, чем в Париже.

Ни доктрин коммунизма, ни лозунгов демократии, ни перспектив мировой революции, ни обновления мира через фашизм – ничего этого в Ротонде не обсуждали.

"Хаим Сутин". Амадео Модильяни. 1917 год

«Потерянное поколение», как это ни странно звучит, в основном говорило о классике: Модильяни бредил средневековой скульптурой и Нострадамусом, Сутин тосковал о Рембрандте, Пикассо занимался римской классикой и африканской скульптурой, а революционность Риверы проходила как-то побоку, как одно из застольных чудачеств; Эренбург довольно живо описал их тогдашние беседы: реплики революционного Риверы тонули в дискуссиях о цвете и композиции.

«Потерянное поколение» – какое странное название для среды интеллектуалов. Возможно, выражение Гертруды Стайн мы понимаем неправильно. Сегодня мы трактуем «потерянное поколение» как обозначение интеллектуалов меж двух мировых войн, растерянных интеллигентов, утративших свою идентичность, утративших связь с корнями и культурой, и т.п.

Но что если Стайн прозорливо назвала социальную среду Парижа «потерянным поколением» по той причине, что люди, населявшие Париж, будут неправильно поняты и потому затеряются в истории? Ведь именно так и произошло. Мы помним Модильяни и Сутина, Хемингуэя и Джойса, но никак не в силах связать их воедино. А связь существовала! Что общего между Хемингуэем и Модильяни? Между Джойсом и Паскиным, между Паундом и Сутиным? Не поняв общество Парижа тех лет, его попросту превратили в любопытный культурный феномен, наподобие иных художественных кружков и школ – Баухауса, ВХУТЕМАСа или кабаре «Вольтер».

Бывает же такое: собираются талантливые люди и выдумывают сюрреализм; или открывают школу нового искусства; они единомышленники – вот и открыли школу. Но предвоенный Париж ХХ века не открывал никакой теории, не изобретал никакой школы! Париж 10-х годов прошлого века превратился сегодня в экспонат среди прочих художественных школ и затерялся на полках архивов; вот и «потерялось» поколение – жизнь этих изгоев прочли как жизнь художественного кружка. А было иначе: про другое и ради другого.

"Эзра Паунд". Перси Уиндем Льюис

Парижская жизнь начала ХХ века – явление иного порядка, чем художественное течение или кружок единомышленников. От узкого круга художников Ротонды – и шире, охватывая писателей иммигрантов, философов изгоев, журналистов и актёров, – ткалась особая среда интенсивной интеллектуальной жизни; и происходило это на фоне социальной неустроенности и бедности участников интеллектуальных дебатов.

Про таких людей говорят «не от мира сего», но как определить множество характеров, соединённых воедино именно тем, что все они «не от мира сего»? Можно ли сказать так: «то был мир, населённый людьми не от мира сего»? Художники и писатели находили общий язык, философы и журналисты договаривались меж собой; ощущение единой судьбы опоясывало этот пёстрый коллектив – однако ни в какой иной коллектив они не могли бы вписаться. Сутин, или Паскин, или Модильяни, они же в принципе асоциальны. А здесь возникла среда. Они не приняли правил мира, они не от мира сего – и надо же: сами создали собственное общество.

Словосочетание «парижская школа» вводит в заблуждение, поскольку никакой школы не было. Общим был богемный образ жизни, показательное презрение к карьере, к буржуазии, к официальной культуре, можно сказать даже совсем просто – брезгливое отношение к капитализму. Иногда в художественных монографиях этих отверженных определяют как экзистенциалистов; но определение хромает – экзистенциализм появился двадцатью годами позже, это совершенно особое течение мысли, связанное с определённой социальной историей; среди парижан тех лет философов, ангажированных борьбой, не было, да и пограничной ситуации не наблюдалось. Да, назревала война – но то была империалистическая война, в которой не было правых и виноватых, какой тут экзистенциализм? Баррикад нет – стало быть, и экзистенциализма нет; да и программы никакой не было.

Автопортрет Амедео Модильяни. 1919 год

Скорее ситуация в Ротонде напоминала двор Маргариты Наваррской (бабки знаменитой королевы Марго) в Лионе, приютивший пёстрый набор гуманистов из разных уголков Франции. При дворе автора «Гептамерона» не существовало никакой определённой эстетической программы; то был круг, выражаясь крайне условно, «гуманистов», но единой доктрины участники собраний у просвещённой правительницы не исповедовали. Клеман Маро и Бонавентура Деперье могли сочувствовать гугенотам или католикам, но суть лионского кружка была в том, что он стоял вне и над религиозной распрей.

Полагаю, мы вправе поставить Париж 10-х годов прошлого века в один ряд с двором Лоренцо Медичи во Флоренции или с причудливым дворцом Фонтенбло, созданном Франциском Первым, дабы перенять эстафету итальянского Ренессанса. Иными словами, публика в Ротонде представляла собой именно ренессансное по духу соцветие талантов, не скреплённое догмой школы, но объединённое принципом ренессансного гуманизма. То, что роднит Модильяни, Сутина и Хемингуэя (впрочем, ни один из них ни разу не произнёс данного словосочетания), это доктрина христианского гуманизма, противопоставленная времени. Стоит произнести это, как выражение Гертруды Стайн «потерянное поколение» приобретает иной смысл: за этими словами стоит судьба Ренессанса в принципе – судьба гуманистического усилия, обречённого потеряться среди прагматики исторического процесса.

Был в европейской истории всего лишь один Ренессанс или же возрождений было несколько и «ренессансы» – это не что иное, как упорные, повторяющиеся из века в век усилия гуманистической эстетики, тщетно пытающейся преобразить историю человечества? Если так, если ренессанс возникает вновь и вновь как реакция человечества на болезнь, как противоядие прагматизму и алчной войне, тогда перед нами один из европейских ренессансов, наряду с ренессансом Оттона, с каролингским ренессансом, с итальянским ренессансом и ренессансом обширного графства Бургундии XVI века.

Не лишним будет упомянуть и то, что уникальное состояние свободного коллектива творцов в Париже 10-х годов ХХ века – всего лишь на тридцать-сорок лет отстоит от времени Парижской коммуны (1871 г.), а что такое тридцать лет? Это память отцов, даже не дедов. Мы сегодня можем ощутить, как властна в людях память о советском периоде истории, а ведь время социалистической России отстоит от нас на 35 лет. Неужели парижане не помнили, что на кладбище Пер-Лашез, неподалеку от Монпарнаса, расстреливали коммунаров? Неужели их свободное общество бедняков никак не напоминало им о коммуне?

Автопортрет Пабло Пикассо. 1907 год

Есть ещё одно общество, описанное, кстати сказать, французским автором, – это Телемское аббатство, утопическое общество, выдуманное Франсуа Рабле и построенное его героем, братом Жаном. Девизом этого аббатства был лозунг «делай что хочешь» – брат Жан исходил из того положения, что образованный и гуманистически ориентированный человек может хотеть лишь хорошего. «Телемиты» Парижа 10-х годов практически буквально вторили советам Рабле: они предавались высокому досугу, не делали карьеры, рассуждали и творили, прикладывались к бутылке (к «оракулу божественной бутылки», по Рабле) – и в их обители (будь то Ротонда или кафе «Куполь») усталый от непонимания творец обретал защиту от партийных ангажементов и находил своё – независимое от мира! – место.

То была подлинная утопия предвоенной Европы. И не следует ли в таком случае прочесть выражение «потерянное поколение» как эвфемизм термина «ренессанс»? В известном смысле европейский ренессанс – тоже потерянное поколение. Флоренция Лоренцо Медичи была сметена с исторической карты столь же стремительно, как хрупкий мир Ротонды.

Нельзя сказать, что обитатели новоявленной Телемской обители в Париже не отдавали себе отчёта в том, что они своего рода «телемиты». Так, Илья Эренбург в утопическом романе «Необычайные похождения Хулио Хуренито» сделал Учителя (Спасителя) мексиканцем, но действие романа, зарождение кружка учеников, происходит в Париже – только там и мог бы появиться такой универсальный гуру, проповедник и пророк. Более того, сам замысел утопического романа «Хулио Хуренито» созрел в Париже; подозреваю, что так, через эту мистическую визионерскую повесть, Эренбург пытался осмыслить парижский опыт.

И хотя сам роман написался в Бельгии (писатель гостил у друга, Константа Пермеке, бельгийского художника), но дух повествования – сугубо парижский. Эренбург как-то проговорился, что в Хуренито соединил черты своих собеседников из Ротонды: происхождение и национальное бунтарство (мексиканец) взял у Риверы, провокативное мышление – у Пикассо, небрежный аристократизм – у Модильяни, и т.п.

"Автопортрет с семью пальцами". Марк Шагал. 1913 год

Звучит несколько обидно по отношению к автору смелой утопии (или анти-утопии, в случае романа Эренбурга оба определения жанра подходят), но никакого твёрдого рецепта общества будущего, никакой ясной (пусть ложной, но ясной в представлении автора) картины Эренбург нарисовать не смог, не сумел или не захотел. Роман этот – бесконечный набор провокаций и насмешек над догмами, но сквозь насмешки и провокации проступает растерянность перед безумным напором истории и толпы.

Анархисты, троцкисты, большевики и фашисты кроят мир, а хрупкий Учитель Хуренито может лишь насмешливо анализировать их нелепости – однако противопоставить им он ничего не может. Утопический рассказ завершается гибелью Хуренито: Учитель человечества сам решает умереть от пули грабителя («умереть за сапоги»), поскольку больше ему ни за что жизнь отдать не хочется; так бесславно кончается попытка писателя передать дух свободы парижской школы.

Есть и другая утопия (или антиутопия, как угодно), рождённая тем же сообществом Парижа. Речь идёт о великой, огромной поэме Эзры Паунда, американца, ставшего космополитом и всю жизнь боровшегося с англо-саксонской финансовой цивилизацией.

Строго говоря, Паунд писал свои «Кантос» (поэму, состоящую из многочисленных песен, которые он периодически дописывал в течение всей жизни, как новую «Божественную комедию», суммирующую беды и надежды века) не только в Париже. Но личность автора и огромность замысла удивительно точно вписаны в парижский карнавал. Паунд оказал несомненное влияние своим присутствием и – что немаловажно – своими средневековыми идеалами на парижских визионеров.

Поэма Паунда, песни которой публиковались разрозненно, построена как последовательная критика Узуры – господствующего мирового порядка. Узура – определение, данное Паундом всему материальному, стяжательскому, конформистскому, обывательскому миру – тому, что прикрывается «логикой» рынка, прогресса, цивилизации и славит успех и моду; Узура – понятие исключительно ёмкое. Узура владеет умами.

Если пользоваться терминами Паунда, именно глянцевая Узура задумывает войны, стравливает народы, создаёт безработицу и кризисы. По Паунду, мы могли бы определить все социальные прожекты и соблазны как очередные проявления мимикрирующей Узуры, меняющей обличия, подстраивающейся под моду или формирующей новую моду. Паунд, как и прочие обитатели Парижа (Телемы тех лет), не солидаризировался ни с каким социальным проектом; его идеал оставался в прошлом – в провансальской поэзии трубадуров, в проторенессансной эстетике, его обращение к дантовскому эпосу – это сугубо ренессансное желание вызвать вновь из небытия золотой век человечества.

Узура для Паунда стала воплощением всего низменного и материального, а Телема (Париж) тех лет был программным анти-Лондоном, анти-Узурой, антикапитализмом, парижский мир тех лет – это был, если угодно, анти-рынок.

Портрет Диего Риверы. Амедео Модильяни. 1914 год

Нелишним будет отметить и антикапиталистический экстремизм Ротонды, воплощённый в Ривере и Сутине, и провиденциальный мистицизм Модильяни, который, как известно, был под обаянием Нострадамуса и носил катрены Нострадамуса в кармане. Средневековые цеховые идеалы – или ещё точнее, ренессансная этика труда, вплавленного в досуг, – как это разнится с созидательными программами Баухауса и ВХУТЕМАСа! Они никого не хотели учить, никого не хотели воспитывать, среди них не было комиссаров (см. Малевич) и «полпредов искусства» (см. Маяковский) – они просто жили свободно, и в этом была их сила.

Они не рисовали чёрный квадрат и не поклонялись идолам насилия – то была атмосфера приятия другого, понимания феномена «цели в себе»; среди них не было лидера – и это поразительно. Каждый из них был носителем принципа гуманизма – то есть приоритета образа над схемой.

Паунд – визионер, как и Хулио Хуренито, как, в известном смысле, и Пикассо, и Сутин, и, разумеется, Шагал и, несомненно, Джойс – да и как не впасть в пророческое кликушество, когда противостоишь порочной цивилизации и стремишься возродить великое искусство?

Ренессанс – как утопическая идея вернуть великий век Греции, осчастливить и написать Европу утраченными смыслами – сколь отлично это от проектов демонстраций и небоскрёбов, вызревавших в мастерских ВХУТЕМАСа.

Как известно, ренессанс – весьма хрупкая субстанция; история политических движений гораздо сильнее и последовательнее.

Узура настигала и побеждала братство Ротонды, однажды победила окончательно: некоторых убила война, нескольких накрыл своим тяжким крылом успех, и их охватила денежная эйфория; а большинство просто не смогли уже больше снимать жильё в Париже. В недавнем исследовании проскользнула строка о том, что мир Ротонды естественным образом умер, когда взлетели цены на жильё в Латинском квартале. Так предметно-материальный мир побеждает духовное. Узура побеждает всегда – это положение столь же верно, как и то, что материалистическая история всегда сминает проект ренессанса и последний остаётся в качестве «потерянного поколения».

Эзра Паунд, например, угодил в одну из стандартных исторических ловушек: отвергая власть капитализма и рынка, большевизма и авангарда, он поддался обаянию традиционных ценностей, которыми апеллировал фашизм, – его кумиром стал Муссолини. Он, бунтарь-одиночка, провансальский трубадур и конфуцианец, стал апологетом Муссолини и даже переехал в марионеточную республику Сало, чтобы разделить последние дни диктатора. Здесь же был арестован, выдан в Америку, судим, 12 лет провёл в принудительной госпитализации в сумасшедшем доме в Америке.

Как однажды написал Пастернак: «Я знаю, ваш путь неподделен, но как вас могло занести под своды таких богаделен на искреннем вашем пути?» Однако занесло. Но куда ещё деться ренессансу, который рассыпается в прах, как ему мимикрировать? Так и Флоренция Медичи превратилась в «республику Иисуса Христа», руководимую фанатиком Савонаролой.

Здесь уместно вспомнить англичанина-традиционалиста, а именно – Честертона, ненавидевшего (как и парижские «телемиты») буржуазную цивилизацию, авангард и прогресс и неизбежно дрейфовавшего в сторону фашизма (его кузен, кстати, стал заместителем Мосли). Честертона от буквального партийного фашизма удержал его здоровый католицизм – хотя, конечно же, дань поклонения Муссолини и он отдал. Любопытно, как бы он отреагировал на войну в Испании (ГКЧ умер в 36-м) и как бы он отреагировал на войну с Гитлером. Но то, что у Честертона, скажу мягко, были националистически-средневековые, во многом фашистские, идеалы – это, увы, бесспорно.

Паунд католиком не был и такого мощного тормоза, как католицизм (шире – христианство), не имел. В своём отрицании «индивидуалистического» и «либерального», воплощённого в жадной Узуре, Паунд, как и Мирандола, незаметно для себя как бы отодвинул проблему христианского гуманизма в сторону. И сделав этот, казалось бы, не особенно важный шаг, художник оказался под обаянием тотальной доктрины Муссолини.

"Встреча художников". Хаим Сутин. 1919 год. Слева направо: Анри Эпштейн, Хаим Сутин, Пинхус Кремень и японский художник Аяши

Казус Паунда описывает специфическую дилемму, стоящую перед мастером ХХ века – и продолжающую быть актуальной сегодня. Оттолкнуть Узуру – необходимо; но вот, отказавшись от неё, встав в оппозицию к англо-саксонскому ростовщичеству и финансовому насилию, как не попасть под обаяние фашистской обновляющей морали? «Очистительная» фашистская эстетика (Блейк, или поздний Паунд, до неразличимости схожи в своих образах с колоссами Брекера, певца Третьего рейха) привлекательна первозданной чистотой образов, эти образы деперсонализированы по той простой причине, что индивидуальность как бы скомпрометирована ростовщичеством. Художник, отказавшись от Маммоны, легко переходит во власть Тора или Перуна.

Итак, на примере одного из «телемитов» Ротонды мы видим, как угасала эстетика малого ренессанса Парижа 10-х годов ХХ века. Не менее показательна и судьба Диего Риверы, ещё одного питомца парижской Телемы, подпавшего, в отличие от Паунда, не под обаяние фашизма, но под обаяние коммунистической революции со всеми неизбежными последствиями.

Сюда же следует отнести и Эренбурга, мятущегося искателя истины в предвоенном Париже, который закончил свои дни сталинским культуртрегером. Лишь Модильяни посчастливилось вовремя умереть от туберкулеза и нищеты, а Сутину – в деревенской клинике в оккупированной Франции, от неудачной операции; остальным повезло меньше: они видели крушение утопии.

От «праздника, который всегда с тобой» сегодня остались только цены на аукционах.

Почему ренессансы в европейской культуре столь быстротечны? Отчего они возникают, чем манят, и как так сходятся звёзды и ветра, что творцы связывают свои судьбы не с маршами и программами партий – но с высоким досугом и гуманизмом? Ренессансы в европейской истории – точно ремиссии после затяжной болезни; но болезнь сильнее и последовательнее.

Дилемма европейского художника, которую необходимо осознать, чтобы выбрать между Сциллой рынка и Харибдой тоталитаризма, – решения практически не имеет; как пройти между скалами? Разрешить дилемму может только ренессанс.
Но ренессанса нет.

фото: BRIDGEMAN/FOTODOM; GETTY IMAGES/FOTODOM

Словарь Ушакова

Утопия

уто пия , утопии, жен. (от греч. и - не и topos - место).

1. Несбыточная мечта, неосуществимая фантазия.

2. Литературное произведение, рисующее идеальный общественный строй будущего (лит. ). Историк 18 в. муж. М.Щербаков написал утопию под названием "Путешествие в землю Офирскую". (От названия вымышленной страны Utopia с идеальным общественным строем в одноименном романе англ. писателя Томаса Мора (15 - 16 вв. ).)

Культурология. Словарь-справочник

Утопия

(греч. u – нет + topos – место, букв. – место, которого нет) – изображение идеального общественного строя, лишенное научного обоснования, а также обозначение всех сочинений, содержащих нереальные планы социальных преобразований. Термин происходит от названия книги Т. Мора (XVI в.).

Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

Утопия

(от греч. u - нет и topos - место, то есть место, которого нет) - произведение, изображающее вымышленную картину идеального жизненного устройства.

Рб: Роды и жанры литературы

Корр: Антиутопия

Род: Жанр

Вид: Утопический роман

Асс: фантастическое в литературе, художественный вымысел

Пример: Т. Мор. "Утопия", Т. Кампанелла. "Город солнца", В.Ф. Одоевский. "Город без имени", Н.Г. Чернышевский. "Что делать?" (4-й сон Веры Павловны)

* Социалистическая утопия представлена в романе английского писателя В. Морриса Вести ниоткуда, в снах Веры Павловны в романе Н. Чернышевского Что делать? (С. Небольсин). *

Философский словарь (Конт-Спонвиль)

Утопия

Утопия

♦ Utopie

То, что не существует нигде (дословно «ни в одном месте»: u-topos). Значит, утопия – это идеал? В некотором смысле да, но идеал запрограммированный и организованный, распланированный с маниакальной точностью деталей. Это идеал, не желающий быть идеалом и претендующий на звание пророчества или инструкции. Утопиями принято называть идеальные общества. В этом случае утопия выступает в качестве политической фикции, служащей не столько для осуждения существующего общества (для этого не нужна никакая утопия), сколько для того, чтобы предложить другое общество, продуманное до мельчайших подробностей, так что остается только осуществить замысел. Таковы утопии Платона, Томаса Мора (которому принадлежит честь изобретения этого слова) или Фурье.

Слово «утопия» может приобретать положительное или отрицательное значение. В первом случае оно обозначает то, чего пока нет, но что когда-нибудь обязательно появится; во втором – то, чего нет и быть не может. В первом случае утопия – это цель, к которой следует стремиться; во втором – иллюзия, в ловушку которой лучше не попадать. В разговорном языке наиболее употребительным является именно второе значение: утопическими принято называть неосуществимые цели или программы. Что заставляет нас считать их неосуществимыми – недостаток воображения, смелости, веры в завтрашний день? Некоторые люди придерживаются именно этой точки зрения, утверждая, что сегодняшняя утопия станет завтрашней реальностью. И приводят в пример оплачиваемые отпуска, социальное страхование, телевидение и Интернет – все те вещи, которые несколько столетий назад кому угодно показались бы чистой воды утопией. Что им можно возразить? Что не следует путать утопию с научной фантастикой, а Томаса Мора с Жюлем Верном. Величайшие утопии прошлого (начиная с «Государства» Платона и заканчивая социалистическим утопизмом XIX века) сегодня представляются такими же неосуществимыми, какими казались при своем появлении, только гораздо более опасными. Просто мы уже знаем, каким насилием и каким промыванием мозгов (тоталитаризм) сопровождаются попытки претворения утопии в жизнь. Утопия – это не просто проект социального устройства, которое сегодня кажется невозможным, это проект совершенного общества, в котором не нужны никакие изменения. Но такое общество означало бы конец истории, конец всяких конфликтов, своего рода «коллективный рай» наподобие «Средиземноморского клуба» (так называется французская туристическая компания, предоставляющая своим клиентам наиболее выгодные условия путешествий по всему миру. – Прим. ред.) – иначе говоря, оно означало бы смерть.

Энциклопедический словарь

Утопия

(от греч. u - нет и topos - место, т. е. место, которого нет; по другой версии, от eu - благо и topos - место, т. е. благословенная страна), изображение идеального общественного строя, лишенное научного обоснования; жанр научной фантастики; обозначение всех сочинений, содержащих нереальные планы социальных преобразований. Термин происходит от названия книги Т. Мора (16 в.).

ВВЕДЕНИЕ

Некоторые литературные явления исчерпываются потребностями времен и стран, в атмосфере которых они возникли. Художественный процесс без них невозможен так же. Сыграв свою роль, они попадают в историю литературы.
Одно из таких явлений – утопия. Само определение слова утопия — есть неосуществимая мечта, в которой выражаются различные идеалы общества и устремления.

Во всех утопиях проходит мысль, что в будущем человечество не будет знать деления на расы. Люди будут говорить на одном языке и будут иметь общие интересы.

Утопия — это «царство будущего», которое человек создает себе в грезах. Это то лучшее будущее, ради которого человек борется, живет.

Первые европейские утопии XVI-XVII веков произвели сильное воздействие на ум и воображение. Но они не были самыми ранними. Мечты о счастье, об идеальном устройстве общества издавна волновали умы апостолов, низов и элиты.

Например, в диалоге “Государство” Платон выступает убежденным противником тирании и олигархии, смертной казни и произвола власти. Но гуманизм его антидемократичен. Полного равенства не может быть, люди неравны от природы. Государство должны возглавить разумнейшие - ученые- философы, создающие законы. Их охраняют воины. В самом низу - торговцы, ремесленники, земледельцы, которые и распоряжаются материальной собственностью. Но главная их обязанность - снабжать высшие группы всем требуемым.

Суть утопической мечты Платона - в ликвидации раздоров и борьбы внутри господствующего класса рабовладельцев. Он хочет вернуться не к первобытной общине, а к более близкому прошлому. А затем - никаких сдвигов, никакого развития, все установлено навеки при абсолютном разделении умственного и физического труда.

Но все же первые представления об утопии связаны для многих с именами
Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы.

Они были прогрессивными мыслителями и писателями, детьми эпохи
Возрождения, когда Западная Европа, потрясаемая антифеодальными движениями, вошла в стадию первоначального развития капитализма, когда техника и наука пошли вперед, когда мысль обгоняла действительность в поисках нового.

Теории Мора и Кампанеллы предполагают возможность построения совершенного общества на базе не только существующих орудий и форм производства, но и общественных отношений, что отрицалось многими мыслителями задолго до утопистов. В их концепциях вольно или невольно прослеживается желание законсервировать существующую ступень общественного развития, но лишь незначительно видоизменить формы социальных отношений.

Чтобы стало понятнее, на чем основывались утопические теории мыслителей средних веков, хочу рассмотреть произведения наиболее видных европейских утопистов и понять истоки их мировоззрения.

ТОМАС МОР и его ”УТОПИЯ”

Томас Мор был человек большого ума и широкой эрудиции, один из блистательных гениев, которых подарила миру эпоха Возрождения — писатель- гуманист, мечтатель и мыслитель, юрист, политический деятель, дипломат и богослов.

Он родился 7 февраля 1478 года в Лондоне, в незнатной, но зажиточной семье. Он получил глубокое и разностороннее образование, причем около двух лет провел в Кентерберийском колледже Оксфордского университета, а Оксфорд на рубеже XV-XVI веков был центром гуманизма в Англии. По настоянию отца
Томас Мор оставил университет, и заняться изучением юридических наук. В
1502 г. он стал адвокатом и в качестве такового вскоре приобрел в Лондоне большую популярность.

В 1504 году двадцатишестилетний Мор был избран в парламент как член палаты общин. Однако вскоре он вынужден был оставить политику — после того, как смело выступил в парламенте против короля, требовавшего для себя новых субсидий, и семья Мора подверглась за это репрессиям. К парламентской деятельности Мор вернулся только спустя шесть лет.

Мор остро ощущал жестокость и безнравственность социальной несправедливости. Однако Мор не знал, как уничтожить социальное зло, но народное восстание для него не было достижением этой цели.

В мае 1515 года Мор как представитель Сити был включен в состав королевского посольства во Фландрии. Во время поездки он познакомился с выдающимся нидерландским гуманистом Петром Эгидием, чье имя он увековечил в
“Утопии”. Эгидий, как и Эразм, стал одним из ближайших друзей Мора. Тогда же, во время своего путешествия во Фландрию, Мор начал работу над самым известным своим произведением – “Утопией”. А осенью 1516 г. стараниями друзей — Эразма и Эгидия — рукопись была опубликована под названием
“Золотая книжечка, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове “Утопии”.

Книга написана в популярном в то время жанре “рассказа путешественника”. Мореплаватель рассказывает автору и другим лицам о различных народах и странах, в том числе об острове Утопии.

В первой части сочинения Мор резко критикует огораживания кровавое законодательство современной ему Англии. Порицая бессмысленную жестокость многочисленных законов, направленных против краж и бродяжничества, Мор ставит вопрос о причинах преступности. Основная причина всех пороков и бедствий, считал Мор, – частная собственность, из-за которой возникают противоречия интересов личности и общества, праздности и изнурительного труда, роскоши и нищеты; она порождает преступления.

Автор “Утопии” одним из первых подчеркнул и то, что сложность и запутанность законодательства отвечают интересам богачей и направлены против трудящихся. Уже сами условия жизни простого народа, его положение не дают возможности разобраться в сложном законодательстве, истолковать и понять его запутанные положения.

Во второй части книги описываются учреждения и нравы жителей острова
Утопии, находящегося в Новом Свете, где-то в южном полушарии. В Утопии общее имущество и всеобщая обязательность труда; это коренным образом отличает их общественный и политический строй от других государств.

Утопия – своеобразная федерация 54 городов. Утопийский сенат обсуждает общие дела острова – перераспределение продуктов, рабочей силы, прием иностранных посольств и др.

Устройство и управление каждого из городов одинаковы. В городе 6000 семей; в семье – от 10 до 16 взрослых. Каждая семья занимается определенным ремеслом. Для работы в прилегающей к городу сельской местности образуются
“деревенские семьи” — от 40 взрослых, в которых житель города обязан проработать не менее двух лет.

Должностные лица в Утопии выборные. Каждые 30 семей избирают на год филарха; во главе 10 филархов стоит протофиларх. Протофилархи избираются из числа ученых. Они образуют городской сенат, возглавляемый князем. Князь
(принцепс) избирается филархами города из кандидатов, предложенных народом.
Должность князя несменяема, если он не заподозрен в стремлении к тирании.
Наиболее важные дела города решают народные собрания; они же избирают большую часть должностных лиц и заслушивают их отчеты.

Описывая государственные учреждения Утопии Мор во многом следовал античным образцам, привнося свои некоторые изменения. Органы власти Утопии осуществляют общее руководство народным хозяйством и образованием.
Должностные лица избираются из среды ученых; создаются специальные учреждения для координации производства и потребления.

В Утопии существует терпимость к различным религиозным течениям. Там много сект и религий. Но запрещено возбуждать религиозный фанатизм, осуждать верования других.

Государство стремится обойтись без запретов, ограничивающих свободу граждан. Есть общественные столовые, но можно готовить пищу дома. Широко используются поощрения тех, кто делает что-то полезное для общества. Вместе с тем обязанность сифогрантов – наблюдать, чтобы никто не сидел праздно, а чтобы каждый усердно занимался своим ремеслом.

Оригинальны рассуждения Мора о праве в Утопии. Поскольку в Утопии нет частной собственности, споры между жителями редки и преступления немногочисленны; поэтому им не нужно сложное законодательство.

Это рабство – совсем не то рабство, которое было известно Античному миру, – оно не пожизненно и не наследственно. Рабами становятся также военнопленные, взятые с оружием в руках, и осужденные на казнь преступники, купленные в других странах. Рабы закованы в золотые цепи и выполняют неприятные работы. Однако рядом с ними трудятся свободные утопийцы, добровольно выполняющие грязные работы. Основная мысль Мора в том, что принудительные работы – более гуманная мера наказания, чем широко распространенная в его время смертная казнь.

К войнам Мор относился резко отрицательно. Политике монархов, помышлявших в основном о завоеваниях, он противопоставлял миролюбие.

Основным препятствием на пути учреждения нового строя Т. Мор считал жадность и гордость богачей. Он рассчитывал на разум и случай.

Книга эта, чрезвычайно смелая для XVI века, в наше время кажется наивной, потому что мы, в нашем демократическом строе, далеко ушли от того
«идеального» строя, о котором мечтал канцлер Генриха VIII. За четыре века, которые отделяют нас от этой первой настоящей утопии, утопий было создано такое невероятное количество, что пришлось бы написать целые тома, чтобы только перечислить их. И, хотя в основе всех утопий лежит благоденствие человечества, все они значительно разнятся.

ТОММАЗО КАМПАНЕЛЛА И ”ГОРОД СОЛНЦА”

Последующие теоретики раннего социализма испытали на себе сильное влияние ”Утопии”, в том числе и новых идей о государстве и праве.

Дальнейшее распространение утопического социализма в Европе связано с именем Джованни Доменико Кампанеллы, автора ”Города Солнца”, известного итальянского философа, социолога и литератора.

Он родился в 1568 году на юге Италии, в Калабрии, которая находилась под гнетом испанской короны. В пятнадцать лет, вопреки воле отца, который мечтал видеть его дипломированным юристом, он постригся в монастырь доминиканцев под именем Томмазо. Начинаются упорные занятия философией и теологией, изучение работ Аристотеля и Фомы Аквинского. На полках монастырских библиотек он находит труды Демокрита и Платона, по-своему осмысливает их. Наибольший его интерес вызвала философия итальянца
Бернардино Телезио, яростного противника схоластики Аристотеля, работы которого были включены католической церковью в список запрещенных книг.
Кампанелла открыто защищает идеи Телезио и публикует философские сочинения.
Такая дерзость не могла пройти безнаказанной, и инквизиция заинтересовалась
Кампанеллой. Он проявил себя как противник Реформации и сторонник как церковной, так и светской власти папы; инквизиция закрыла глаза на многие его прегрешения.

Кампанеллы всерьез занимался астрологией, что сыграло значительную роль в его жизни и деятельности. В 1597 году он вернулся на родину и, основываясь на положении звезд, предсказал победоносное восстание против власти испанских Габсбургов. Впрочем, возмущение произволом иноземцев охватило тогда все слои Калабрии, и Кампанелла возглавил заговор, к которому примкнули и дворяне, и монахи, и крестьяне, и разбойники. Но испанцев предупредили, и верхушка заговора была схвачена. Попал в неаполитанскую тюрьму и Кампанелла. Его спасло от смертного приговора только то, что его объявили еретиком. В 1602 году Кампанеллу осудили на пожизненное заключение, и он провел в различных тюрьмах свыше двадцати семи лет.

Утопия ”Город Солнца, или Идеальная Республика. Поэтический диалог” была написана на латыни в тюрьме, в 1602 году, а опубликована впервые в
1623 году. И на этой утопии лежит отпечаток своего времени, его мучений и проблем.

На мрачном горизонте драматической жизни тогдашней Италии Государство
Солнца появляется как светлое видение. Где-то в Индийском океане, в некоей неизвестной земле возвышается гора, на которой построен прекрасный лучезарный город. Стены его украшены чудесной и поучительной живописью, здания светлы и поместительны. Там воплотились заветные мечты о человеческом счастье, ибо там нет частной собственности и все построено на основе естественных законов природы. Кампанелла полагал, что в обществе, основанном на общей собственности, сохранится государство. Он изображает совершенно новую организацию государственной власти, не имеющую аналогии в истории.

Город Солнца - теократическая республика, организованная по образцу монашеского Ордена и отдаленно напоминающая государство древних инков. Во главе его стоит мудрейший и всезнающий первосвященник Солнце (он же
Метафизик), которому подчинены три соправителя: Мощь, ведающий военным делом, Мудрость - познанием, науками, и Любовь - продовольствием, одеждой, деторождением и воспитанием. Они выбирают низших должностных лиц, носителей истинного знания, презирающих схоластику - ”мертвые знаки вещей”.

В Городе Солнца дважды в лунный месяц созывается общее собрание всех соляриев, достигших 20-летнего возраста. На Большом Совете каждому предлагается высказаться о том, какие есть в государстве недочеты. На
Большом Совете обсуждаются все важные вопросы жизни государства.

Весьма оригинальны мысли Кампанеллы о способах сочетания демократии и правления ученых-специалистов. Кандидатуры на тот или иной пост предлагаются воспитателями, старшими мастерами, начальниками отрядов и другими должностными лицами, знающими, кто из соляриев к какой должности более пригоден. В Большом Совете каждый может высказаться за или против избрания. Решение о назначении на должность выносится коллегией должностных лиц. Должностным лицам в свою очередь помогают советом так называемые жрецы, которые определяют дни посева и жатвы, ведут летопись, занимаются научными изысканиями.

В этом государстве существуют право, правосудие, наказания. Законы немногочисленны, кратки и ясны. Текст законов вырезан на колоннах у дверей храма, где осуществляется правосудие. Солярии спорят друг с другом почти исключительно по вопросам чести. Этот процесс гласный, устный, быстрый. Для уличения в преступлении необходимо пять свидетелей. Пытка и судебные поединки, свойственные феодальному процессу, не допускаются. Наказания воздаются по справедливости и соответственно проступку.

Источник человеческих зол - эгоизм. Автор видит возможность его искоренения, когда все члены общества равны во всех отношениях. Общие столовые, одинаковая одежда, общие украшения, общие дома, спальни и кровати… И если уж все общее, то должны быть и общие мужья и жены, общие дети. С невероятной дотошностью Кампанелла описывает деторождение и половые отношения и обнаруживает почти нескрываемое презрение к парной любви. Она для него скорее допустимая забава, чем серьезное чувство.

Женщины Города Солнца имеют те же права, что и мужчины, они могут заниматься и науками, и чем угодно. Они только освобождены от тяжелых форм труда. “Общности жен” соответствует ”общность мужей” на основе взаимного равенства.

В ”Городе Солнца” есть отличие экономического и социального бытия по сравнению с ”Утопией”. Рабочий день сокращен до четырех часов, и все же изобилие налицо, ибо труд, как об этом впервые в истории человеческой мысли догадывается Кампанелла, есть первая потребность человека. Кампанеллу интересует проблема выявления способностей человека, хотя решает он ее в фантастико-астрологическом духе: природные склонности должны быть разгаданы через тот же гороскоп.

Моральное регулирование общественной жизни Кампанелла возлагает на религию, но надеется на религию далеко не во всем. Он разработал ряд правовых и моральных санкций нерелигиозного характера, иногда весьма жестоких, направленных против безделья и разврата. И он, в отличие от Мора, показывает обитателей своего государства способными взять в руки оружие не только для защиты от внешних нападений. Убить тирана - почетно. Изгнать вздорного и ничтожного монарха - человечно.

Кампанелла пишет о наболевшем. Он рисует идеальное, с его точки зрения общество, где трудятся все и нет ”праздных негодяев и тунеядцев”. За 27 лет заключения он долго думал о неравенстве и о наилучшем государственном устройстве.

Осмыслив окружавшую его действительность, он пришел только к одному выводу: существующий государственный строй несправедлив. Чтобы люди жили лучше, его должен сменить другой, более совершенный строй. Где все люди равны между собой.

ОБЩНОСТЬ ИДЕЙ МОРА И КАМПАНЕЛЛЫ

По мнению многих исследователей творчества социалистов-утопистов, в те времена люди еще не могли представить реалии социализма, поэтому их утопии получались слегка фантастичными.

Естественно, что в XVI и XVII веках капитализм лишь набирал обороты, общество еще не было готово для перехода к социализму. Не созрели и предпосылки для этого перехода: ни производительные силы, ни производственные отношения.

В целом идеи равенства у Мора и Кампанеллы схожи. Они оба мечтают о государстве, где бы все были равны между собой. Причем равенство, описанное у них, нередко переходит всякие границы.

Так, у Мора люди представляют собой массу, потерявшую свою индивидуальность. Никто не имеет даже шансов выделиться: все обязаны одинаково одеваться, одинаково проводить время, трудиться ровно по 6 часов в день. Мнение людей, собственно, никто не спрашивает.

Конечно, капиталистическое общество с его неравенством и эксплуатацией в какой-то степени несправедливо. Но оно даёт людям свободу, право выбора.
Если человек хочет чего-то добиться в этой жизни, если он трудолюбив и способен, он добивается в этой жизни чего-то. Те же, кто не может добиться высот, оседают внизу. И таких людей большинство. Само собой, это “серое” большинство согласно на жизнь при утопии. Люди же достигшие чего-то в жизни, а их меньшинство, не хотят быть как все. И им утопия не нужна.

В отличие от Кампанеллы, у Мора сохраняется рабство. Это не позволяет сказать, что все люди равны между собой. Кроме того, даже законопослушные граждане вовсе не равны между собой, как это пропагандируется. Женщины должны слушать мужей, дети – родителей, младшие – старших.

Кроме того, и на Утопии, и в городе Солнца есть власть. Власть – это люди, наделенные полномочиями решать судьбы других. И пусть эта власть меняется каждый год, как у Мора. И люди, стоящие у власти, по своему статусу не ниже, чем остальные. Хотя бы потому, что они работают над законами, а не на сельском поле.

И у Мора, и у Кампанеллы идеалом представляется тоталитарные общества, где жизнь граждан со всех сторон ограничена и размечена государством.
Человек не вправе сам решать, что ему делать, а что нет.

Таким было эстетическое влияние утопий,- оно нигде и везде. Трудно обнаружить его отдельные проявления, но в любом высокохудожественном произведении искусства и литературы есть частичка утопии - мечта о совершенной человечности.

Наблюдая жестокие нравы позднего средневековья, социальные мыслители
XVI и XVII веков направляли свои усилия не только на обоснование незыблемости власти суверена, но и на поиск более совершенного типа общественного устройства, «какое по праву может называться государством».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В жизни Англии начала XVI и Италии начала XVII веков были существенные черты сходства. После бурного развития мануфактур, когда Италия являлась самой передовой страной Европы, и передовой не только в экономике, наступило время упадка. Ориентация на внешний рынок оказалась роковой: великие географические открытия и господство турок на востоке Средиземного моря привели к перемещению основных торговых путей и жестокому экономическому кризису. Как в Англии во времена ”огораживании”, хотя и по другой причине, тысячи людей — ремесленников, мелких торговцев, работников мануфактур — не знали, куда приложить свои руки. Крестьянство страдало от варварских форм феодальной эксплуатации, от иноземного владычества.
Техническое развитие зашло в тупик, а между тем творческая деятельность людей пауки продолжалась, и это приводило к оппозиционности интеллигенции.
И в этих условиях утопизм, как мечтание о разрубленном гордиевом узле гибельных обстоятельств, был неизбежен.

Ранние социалисты-утописты Мор и Кампанелла сделали большой вклад в развитие литературы не столько своими суждениями, сколько глубоким эстетическим смыслом своих утопий. ”Я считаю,- писал Томас Мор в ”Утопии”,- что человеческую жизнь по ее ценности нельзя уравновесить всеми благами мира”. На место религиозного идеала пассивности и смирения вместе с утопическим социализмом приходит новый идеал человека, который совершенствует себя и исправляет окружающий мир.

Казалось бы, что для всех людей и всех времен это царство будущего должно рисоваться одинаковым, но в действительности этого никогда не было и не будет. Не только каждая эпоха имела свою утопию, свою утопию имеет каждый народ, даже больше — каждый мыслящий человек.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Всемирная история в 10 томах, Т.4. М.: И-во Социально- экономической литературы, 1958.

2. История теоретической социологии. В 5 т. Т.1. – М.: Наука,

3. Реизов Б.Г. Итальянская литература XVIII в. М., 1966.

4. Статья Л. Воробьева «Утопия и действительность»

5. Кампанелла Т. Город Солнца. М., 1980

6. Мор Т. Утопия. М., 1978